Надежда Александровна Лохвицкая, ставшая знаменитой писательницей под псевдонимом Тэффи, не оставила подробных, капитальных и обстоятельных мемуаров, в которых в мелких деталях была бы описана вся ее жизнь. Она прославилась короткими сатирическими рассказами-зарисовками, и в такой же форме, лаконично и с юмором, говорила и о себе. Только книга "Воспоминания" ("Ностальгия"), вышедшая в Париже в 1931 году, отвечает всем требованиям мемуарной литературы. Но охватывает очень короткий, хотя и бурный период послереволюционной жизни, когда прошлое рухнуло и обстоятельства погнали Надежду Александровну в безумное странствие по охваченной Гражданской войной стране, пока не вынесли в конце концов в эмиграцию, как казалось - ненадолго, только до весны, и только потому, что в Петроград попасть очень сложно...
«Сейчас вернуться в Петербург трудно, поезжайте пока за границу, — посоветовали мне. — К весне вернетесь на родину».
Чудесное слово — весна. Чудесное слово — родина… Весна — воскресение жизни. Весной вернусь.
Последние часы на набережной у парохода «Великий князь Александр Михайлович».
Суетня, хлопоты и шепот. Этот удивительный шепот, с оглядкой, исподтишка, провожавший все наши приезды и отъезды, пока мы катились вниз по карте, по огромной зеленой карте, на которой наискось было напечатано: «Российская империя».
Да, шепчут, оглядываются. Все-то им страшно, все страшно, и не успокоиться, не опомниться до конца дней, аминь.
Дрожит пароход, бьет винтом белую пену, стелет по берегу черный дым.
И тихо-тихо отходит земля.
Не надо смотреть на нее. Надо смотреть вперед, в синий широкий свободный простор…
Но голова сама поворачивается, и широко раскрываются глаза и смотрят, смотрят…
И все молчат. Только с нижней палубы доносится женский плач, упорный, долгий, с причитаниями.
Когда это слышала я такой плач? Да, помню. В первый год войны. (…)
Страшный, черный, бесслезный плач. Последний. По всей России, по всей России…
Дрожит пароход, стелет черный дым.
Глазами, широко, до холода в них, раскрытыми, смотрю. И не отойду. Нарушила свой запрет и оглянулась. И вот, как жена Лота, застыла, остолбенела навеки и веки видеть буду, как тихо-тихо уходит от меня моя земля.
Парижское издание воспоминаний: http://imwerden.de/pdf/teffi_vospominaniya_1932.pdf
Тэффи в годы Первой мировой войны
Но и небольшие автобиографические рассказы Тэффи все же дают представление о ее детстве, о стиле жизни их семьи, об увлечениях детей.
Судя по фамилии, Лохвицкие имели какие-то польские корни, но полностью обрусели, и как дворянский род числились в Санкт-Петербургской губернии. Отец Надежды был известным адвокатом. Правда, Надежда была еще совсем небольшой, двенадцатилетней девочкой, когда отца не стало...
Детям Лохвицкие давали хорошее образование. Обстановка в доме была творческой и демократичной. В рассказе "Как я стала писательницей" Тэффи свидетельствовала:
Как я начала свою литературную деятельность? Чтобы ответить на этот вопрос, надо «зарыться в глубь веков». В нашей семье все дети писали стихи. Писали втайне друг от друга стихи лирические, сочиняли вместе стихи юмористические, иногда экспромтные.
Помню как сейчас: входит самая старшая сестра в нашу классную комнату и говорит:
— Зуб заострился, режет язык.
Другая сестра уловила в этой фразе стихотворный размер, подхватывает:
— К этакой боли я не привык.
Тотчас все настраиваются, оживляются.
— Можно бы воском его залечить,
Но как же я буду горячее пить? –
спрашивает чей-то голос.
— И как же я буду говядину жрать? – раздается из другого угла.
— Ведь не обязаны все меня ждать! – заканчивает тоненький голосок младшей сестры.
Стихи сочиняли мы все. Конечно, и я.
Но в первый раз увидела я свое произведение в печати, когда мне было лет тринадцать.
Это была ода, написанная мною на юбилей гимназии, в которой я в то время училась.
Ода была чрезвычайно пышная. Заканчивалась она словами:
И пусть грядущим поколеньям,
Как нам, сияет правды свет,
Здесь, в этом храме просвещенья,
Еще на много, много лет.
Вот этим самым «храмом просвещенья» дома донимала меня сестра.
— Надя! Лентяйка! Что же ты не идешь в свой храм просвещенья? Там сияет правды свет, а ты сидишь дома! Очень некрасиво с твоей стороны.
Допекали долго.
Таков был мой самый первый шаг на литературном поприще.
Здание бывшей женской гимназии на Литейном проспекте в Санкт-Петербурге. Здесь училась Надя Лохвицкая
Об этом же повествует и рассказ Тэффи "Первое посещение редакции":
Мои первые литературные шаги были ужасно жутки. Да я, собственно говоря, никогда быть писательницей и не собиралась, несмотря на то, что все в нашей семье с детства писали стихи. Занятие это считалось у нас почему-то ужасно постыдным, и чуть кто поймает брата или сестру с карандашом, тетрадкой и вдохновенным лицом – немедленно начинает кричать:
— Пишет! Пишет!
Пойманный оправдывается, а уличители издеваются над ним и скачут вокруг него на одной ножке:
— Пишет! Пишет!
Вне подозрений был только самый старший брат, существо, полное мрачной иронии. Но однажды, когда после летних каникул он уехал в лицей, в комнате его были найдены обрывки бумаг с какими-то поэтическими возгласами и несколько раз повторенной строчкой:
О Мирра, бледная луна!*
Увы! И он писал стихи!
Открытие это произвело на нас сильное впечатление, и, как знать, может быть, старшая сестра моя Маша, став известной поэтессой, взяла себе псевдоним «Мирра Лохвицкая» именно благодаря этому впечатлению.
Я мечтала быть художницей. И даже по совету одной очень дельной приготовишки-одноклассницы написала это желание на ласточке бумаги, листочек сначала пожевала, а потом выбросила из окна вагона. Приготовишка говорила, что средство это «без осечки».
Когда старшая сестра, окончив институт, стала печатать свои стихотворения, я иногда, по дороге из гимназии, провожала ее в редакцию. Провожала не одна, а с нянюшкой, которая несла мою сумку с книгами.
И там, пока сестра сидела в кабинете редактора (что это был за журнал, не помню, но помню, что редактором его были П. Гнедич и Всеволод Соловьев), мы с нянюшкой ждали в приемной.
Я садилась от нянюшки подальше, чтобы никто не догадался, что она за мной присматривает, делала вдохновенное лицо и думала, что меня, наверное, и рассыльный, и переписчица, и все просители принимают за писательницу. Вот только стулья в приемной были какие-то нескладно-высокие, и ноги у меня до полу не хватали. Но этот недостаток, как и короткое платье с гимназическим передником, вполне выкупался и покрывался с лихвою вдохновенным выражением лица.
Сестра Тэффи поэтесса Мирра (Мария) Лохвицкая
Посты из серии "Своими глазами":
Академик М.Н. Тихомиров: http://eho-2013.livejournal.c
http://eho-2013.livejournal.com/979
http://eho-2013.livejournal.com/980
http://eho-2013.livejournal.com/980
Писатель Л.А. Кассиль: http://eho-2013.livejournal.co
http://eho-2013.livejournal.com/990
Певица Н.В. Плевицкая: http://eho-2013.livejournal.com/99
http://eho-2013.livejournal.com/993
http://eho-2013.livejournal.com/996
http://eho-2013.livejournal.com/100
Министр-председатель Временного правительства А.Ф. Керенский:
Начало: http://eho-2013.livejournal.com/1
http://eho-2013.livejournal.com/100
http://eho-2013.livejournal.com/100
http://eho-2013.livejournal.com/100
http://eho-2013.livejournal.com/101
http://eho-2013.livejournal.com/1012163.html
Journal information