Кто сможет сосчитать, сколько кладбищ советских воинов оставила за собой линия фронта? Десятки, сотни тысяч солдат покоятся в недрах сожженной земли. Среди братских могил России есть место, рядом с которым даже законченные циники не могут сдержать слез. Скромный обелиск с гранитной плитой, на которой большими белыми буквами выгравировано: «Детям, погибшим в годы Великой Отечественной войны».
Вот уже почти месяц шла война. Из Ленинграда в срочном порядке эвакуировали детей вглубь страны, подальше от Финской границы – в высших кругах считали, что враг придет именно оттуда. Эшелоны, потоками отправлявшиеся с Витебского вокзала, по дороге принимали новых пассажиров («Спасите и моего ребенка!», – умоляли родители. Как можно было им отказать?) и ехали дальше, к югу Ленинградской области. Никто не подозревал, что скоро перед двумя тысячами детей разверзнется жерло преисподней.
Вечером 17 июля состав остановился на узловой станции Лычково. Ночью и утром автобусами и машинами из окрестных сел привозили новых детишек. Долго ждали группу эвакуированных из Ленинграда детей, добравшихся до близлежащего Демянска. Как потом оказалось, в Демянск уже ворвались немецкие танки.
Евгения Фролова (Беневич) тоже была среди них – так рано повзрослевших ребят, не иначе как провидением свыше переживших трагедию в Лычково. В 1945 году она вернулась в Ленинград, где окончила ЛГУ, стала выдающимся публицистом. Ее воспоминания хранит потрепанная тетрадь со скорбной надписью на обложке: «18 июля 1941 года».
С утра на перроне царила суета. Подали товарный состав: некоторые вагоны еще продолжали мыть, в другие сопровождающие уже принялись рассаживать ребят. В предвкушении долгого путешествия на поезде малыши рассаживались по нарам, наблюдали за суматохой взрослых и живо беседовали друг с другом, а кто-то только готовился зайти внутрь. День был таким ясным, а небо таким голубым, что многим не хотелось прежде времени погружаться в духоту вагона.
– Смотри, самолет летит! – Закричала вдруг Аня, одна из восьми учениц школы №182, собравшихся у выхода из вагона. – Наверное, наш… Ой, смотрите, из него что-то сыплется!
Последнее, что увидели девочки перед тем, как их сознание заполнило какое-то непонятное шипение, оглушающий шум и резкий запах, это цепочка угольно-черных зерен, друг за другом выпадающих из самолета. Их отбросило к задней стенке вагона, на тюки с вещами. Раненые и оглушенные, девочки каким-то чудом выбрались из вагона и побежали к единственному близлежащему укрытию – ветхой будке-сторожке. Над ними резко спикировал самолет, ведущий пулеметный обстрел по капустным грядкам, по притаившимся в листьях малышам. «...Мы все в белых панамках, не понимали, что их видно в зелени. По ним немцы и целились. Видели, что дети и стреляли», – вспоминала свидетельница трагедии, Ирина ТуриковаPosts from This Journal by “память” Tag
-
О текущем моменте
Тем, кто читает мои выпуски "Воскресных анекдотов"! Анекдотов сегодня не будет из уважения к памяти жертв авиационной катастрофы под…
-
25 января на Ваганьковском кладбище
Каждый год 25 января на могиле Владимира Высоцкого собираются люди, чтобы вспомнить поэта в его день рождения... Сегодня ему исполнилось бы 80 лет.…
-
Светлая память!
…
Comments
Edited at 2017-05-05 10:43 pm (UTC)
Я знала человека по имени Юрий, которого в блокаду, ребёнком, совсем ещё малышом, вывезли из Ленинграда. Он попал к своей бабушке по линии отца в Старице. Наконец, из Ленинграда туда добралась и его мама . Она шла по полю со станции. Появился фашистский самолёт. И эти 'цивилизованные' нелюди стали стрелять по ней из пулемёта. Она побежала, самолёт делал круг за кругом, пока её не ранило, она упала. Самолёт улетел. Местные жители, которые всё это видели, нашли её и принесли в дом её свекрови, где и ждал её сынишка. Истекая кровью, она только смогла прошептать: - Мама, берегите Юрку... Юрий вырос, окончил Бауманской, стал инженером-ракетостроителем... впрочем, и его уже нет среди живых...
Я пришла в окопные края,
И была застенчивой и строгой
Полковая молодость моя.
На дорогах родины осенней
Нас с тобой связали навсегда
Судорожные петли окружений,
Отданные с кровью города.
Если ж я солгу тебе по-женски,
Грубо и беспомощно солгу,
Лишь напомни зарево Смоленска,
Лишь напомни ночи на снегу.
Юлия Друнина