Иван Владимирович Цветаев
Должной бдительности сотрудников во вверенном ему учреждении Цветаев не требовал (он вообще был большим либералом), и читатели библиотеки, пользуясь этим, без зазрения совести стали подтаскивать кое-что из фондов. То дорогое издание слямзят, то ценные гравюры из книги вырежут... Велимир Хлебников очень образно рассказывал, как его знакомый, поэт Петровский попался при раскурочивании книг, и ему пришлось спасаться от полиции. Выбежав из библиотеки, поэт-воришка кинулся по Волхонке к Храму Христа Спасителя и "трижды обежал золоченый, с тучами каменных духов храм Спасителя, прыгая громадными скачками по ступеням, преследуемый городовым за то, что выдрал из Румянцевского музея редкие оттиски живописи".
Здание Румянцевского музея и библиотеки (Пашков дом) в начале 20 века
За порчей библиотечных книг был застукан в читальном зале еще один поэт - символист Эллис (Лев Львович Кобылинский). Он был сыном основателя и руководителя одной из лучших московских гимназий Льва Поливанова, знаменитого педагога, воспитавшего множество выдающихся учеников (Брюсова, Волошина, Андрея Белого, шахматиста Алёхина и других). Из родного сына он тоже пытался сделать человека высокой культуры и незаурядную личность, и в чем-то преуспел, но не во всем. Дело в том, что Эллис был незаконнорожденным сыном своего отца, и это сильно осложнило ему жизнь, испортило характер и в конечном итоге отвратило от отцовских принципов. Друг Эллиса Андрей Белый говорил, что тот "ни в грош не ставил папашу".
Лев Иванович Поливанов скончался в 1899 году, но его имя и педагогическая слава в начале 20 века еще гремели по всей Москве. В каком-то смысле имя отца бросало свой отблеск и на Эллиса, хотя он, как незаконнорожденный, был записан на другую фамилию.
Лев Эллис
Москва в те времена была не такой громадной как сейчас. По переписи 1907 года в ней (вместе с пригородами) проживало 1 338 686 человек. Это без войск, но и все войска московского гарнизона добавляли лишь 28 000. Не удивительно, что представители московской интеллигенции, особенно, проживавшие в одном сегменте города, хорошо знали друг друга. Эллис был прекрасно знаком с дочерьми профессора Цветаева Мариной и Анастасией и даже имел на двух юных девушек определенное влияние. Модный поэт-символист, циник, поклонник Ницше, теории "аристократического индивидуализма" и любитель "ниспровергать основы", он был для них представителем богемной, взрослой и манящей жизни.
Стихи Эллиса вызывали у сестер восторг и в какой-то степени стали катализатором собственного творчества Марины. Эллису была посвящена юношеская поэма Марины Цветаевой "Чародей".
Он был наш ангел, был наш демон,
Наш гувернер - наш чародей,
Наш принц и рыцарь. - Был нам всем он
Среди людей!
Молодой символист ежедневно приходил в дом Цветаевых, хотя отец, по воспоминаниям Марины, "был в ужасе от влияния этого "декадента" на дочерей".
И когда выяснилось, что именно Лев Львович Кобылиский, то есть, тот самый пресловутый Эллис, так давно раздражавший Ивана Владимировича, привел в негодность библиотечные книги, сделав из них вырезки, разгневанный отец как тигр кинулся на своего недруга.
Эллису всерьез грозил суд, более того, Цветаев поднял шумиху в прессе. Эллиса объявляли вором, человеком лишенным всяческой культуры, моральных принципов, порядочности и воспитания... Многие от него отвернулись, имя Эллиса-Кобылинского было скомпрометировано. Иван Владимирович Цветаев рассчитывал, что и дочери теперь начнут презирать Эллиса и откажутся от дружбы с ним. Но реакция получилась обратная. Скандал только оттолкнул девочек от отца. Марина тогда написала про своего друга:
БЫВШЕМУ ЧАРОДЕЮ
Вам сердце рвёт тоска, сомненье в лучшем сея.
— «Брось камнем, не щади! Я жду, больней ужаль!»
Нет, ненавистна мне надменность фарисея,
Я грешников люблю, и мне вас только жаль.
Стенами тёмных слов, растущими во мраке,
Нас, нет, — не разлучить! К замкам найдём ключи
И смело подадим таинственные знаки
Друг другу мы, когда задремлет всё в ночи.
Свободный и один, вдали от тесных рамок,
10 Вы вновь вернётесь к нам с богатою ладьёй,
И из воздушных строк возникнет стройный замок,
И ахнет тот, кто смел поэту быть судьёй!
— «Погрешности прощать прекрасно, да, но эту —
Нельзя: культура, честь, порядочность… О нет».
15 — Пусть это скажут все. Я не судья поэту,
И можно всё простить за плачущий сонет!
У Эллиса нашлись и другие друзья (в том числе, друзья его покойного отца), которые постарались замять скандал, доказывая, что он, как поэт, просто человек рассеянный, и вырезки собирался делать из собственного экземпляра книги, принесенного с собой (??) в библиотеку, и просто перепутал казенное издание с личным... А Андрей Белый даже стал распускать слухи, что господин Цветаев и Эллис оказались соперниками в любви к одной и той же даме, и именно успех Эллиса в амурных делах стал скрытым поводом для скандала... Впрочем, в сплетнях и слухах вообще недостатка не было. В результате дело повернулось плохо для самого Цветаева - он, как человек, ввязавшийся в непонятный скандал с душком, потерял свой высокий пост в Румянцевском музее. (То ли он украл, то ли у него украли... Но что-то такое было!). Успокоиться он не мог до самой своей смерти, которая последовала через три года. Румянцевский музей он называл: "музеем, из которого меня выгнали". Впрочем, и Музей изящных искусств, построенный его тщанием, принес ему много проблем и неприятностей, подорвавших здоровье.
А Эллис в 1910 году пытался сделать Марине предложение. Но у юной поэтессы уже были другие планы на собственное будущее...
Journal information